Читать интересную книгу Эстетика Ренессанса [Статьи и эссе] - Пётр Киле

Мария Яковлевна Симонович, уехав в Париж для занятий скульптурой, вышла замуж за русского врача (эмигранта) Львова. В 1895 году она приезжала в Россию. Серов снова писал с нее. Это «Портрет М.Я.Львовой». Перед нами молодая, чуть торжествующая, может быть, над художником дама. Мария Яковлевна прожила долгую жизнь, но в ней всегда узнавали глаза «Девушки, освещенной солнцем». Однажды во Франции у нее объявился даже старый поклонник, который в юности был влюблен в нее на портрете Серова, висевший в Третьяковке. «Те же глаза!» - говорил он.

Случилось в 1903 году Серову тяжко заболеть, и тогда обнаружилось, что он не только широко известен как художник, но любим и ценим как высокая личность с совершенно отчетливой гражданской позицией, что он проявит особенно ярко в годы первой русской революции. Приезжая часто в Петербург, Серов обыкновенно останавливался у В.В.Матэ, квартира которого находилась при Академии художеств. В воскресенье 9 января 1905 года он видел в окна, как войска набросились на шествие рабочих с семьями, с портретами царя в сторону Николаевского моста, далеко от Зимнего дворца. Впечатлительный художник испытал огромное потрясение, как, впрочем, все русское общество, о чем ныне не хотят знать. Именно в среде мирискусников был создан сатирический журнал «Жупел».

В эти беспокойные годы войны с Японией и первой русской революции Серов создал немалое число портретов, в частности, Лескова, Леонида Андреева, Максима Горького, Ермоловой... Работа художника над портретом Генриетты Леопольдовны Гиршман (1885 - 1970), жены известного московского коллекционера В.О.Гиршмана, воспроизведена в «Моих воспоминаниях о В.А.Серове» моделью, словно заговорившей вдруг для нас спустя жизнь.  

«Родилась я в Петербурге 30 мая 1885 года, девичья моя фамилия - Леон. Наша семья была очень культурная, живая, интересующаяся всем. Мать моя закончила консерваторию в Берлине по классу рояля. Отец, занимавшийся экспортом зерна, всегда находил время, чтобы интересоваться музыкой, живописью, чем увлекал и нас (нас было шесть человек детей)». Семья Леона жила в одном доме с семьей Бенуа, давно вошедшей в историю русской культуры. Мы сразу оказываемся в особой атмосфере эпохи, ныне осознанной нами как ренессансной.

Восемнадцати лет Генриетта Леопольдовна вышла замуж за В.О.Гиршмана, московского фабриканта, который был старше ее на восемнадцать лет, и продолжала серьезно заниматься живописью, пением и роялем. В.О.Гиршман хорошо знал Серова. Во время болезни Серова Гиршман навещал его в больнице, а когда он выздоровел, «муж немедленно заказал ему мой портрет». Работа над портретом продолжалась долго, с перерывами из-за беременности молодой женщины, отъезда Гиршманов за границу или в деревню, куда Серов приезжал погостить, поскольку он явно и весьма подружился с моделью, кажется, впервые. И тому были основания.

Позже Серова писал Г.Л.Гиршман Сомов; вот как он отзывается о ней в письме к сестре от 9 марта 1910 года: «Замечательно милая женщина Генриетта Леопольдовна; чем больше ее видишь, тем больше ее ценишь, простой, правдивой, доброжелательной, не гордой и что совсем странно при ее красоте совсем не занята собой, никогда о себе не говорит. Но по-моему она несчастлива. Ну, по-божески жаль!»

Поначалу была закончена акварель; ее перевел художник на большой холст, подготовленный для масляной живописи, а картон с акварелью разорвал и бросил в камин. Узнав, что случилось, коллекционер вытащил куски картона из камина и спрятал (в Париже восстановили портрет, о чем Серову не сказали). «Переведенный на холст очень удачный рисунок не удовлетворил Валентина Александровича, и он решил начать все сначала и искать другую позу».

Между тем Генриетта Леопольдовна стала активнее участвовать в собирательстве мужа, правда, нередко принимая сторону Серова, если В.О.Гиршману удавалось перехватить что-то ценное для Третьяковской галереи. Так случилось с «Дамой в голубом» К.А.Сомова. «Весной 1906 года Серов окончательно установил позу для нового портрета и сделал первый эскиз. После возвращения из Парижа в ноябре я начала позировать регулярно»

«Думаю, что цветовая гамма портрета не совсем случайна. Стены моей комнаты были затянуты серым холстом (Серов очень любил серый цвет) и на нем желтая карельская береза, зеркала, хрусталь создавали гармонию. Поэтому я была в черном платье с белым горностаем и оттого кожа на моем лице сероватая. Один только мазок красный - это подушка для булавок на туалете».

Осенью 1907 года на выставке «Союза русских художников» портрет Г.Л.Гиршман наряду с портретами Л.Н.Андреева и Н.С.Познякова и с картиной «Петр I» впервые экспонировалась. «Помню, как с обычной для него иронической улыбкой он благодарил меня за долготерпение - работа над портретом продолжалась полтора года - и указал на сюрприз: в глубине портрета, в зеркале, он написал свой уменьшенный автопортрет!»

В 1907 году Серов и Бакст совершили давно взлелеянное путешествие в Грецию. Вскоре начались Русские сезоны в Париже, о чем следует, как и о «Мире искусства», сказать отдельно. Работы Серова на мифологические и исторические темы удивительны, отличаясь особой достоверностью высокой классики, что присуще и портретам современников, но далеко не всеми это воспринимается. Здесь я имею в виду прежде всего картины «Похищение Европы» (1910), «Петр I» (1907) и «А.С.Пушкин на садовой скамейке» (1899). Царь и поэт словно написаны художником с натуры. Или здесь редкий случай конгениальности.

_______________________

© Петр Киле

_______________________

М Х Т

Исторические воспоминания

Однажды в Москве (22 июня 1897 года) в ресторане «Славянский базар» встретились два человека и, как известно, проговорили 18 часов. Один из них - известный драматург и критик Владимир Иванович Немирович-Данченко (1858-1943), который руководил также драматической школой Московского Филармонического общества; другой - великовозрастный (и по росту) актер-любитель, организатор театральной труппы Общества искусства и литературы Константин Сергеевич Станиславский (1863-1938). Речь шла о создании нового театра.

«Программа начинающегося дела была революционна, - как пишет Станиславский в воспоминаниях «Моя жизнь в искусстве»,  - Мы протестовали и против старой манеры игры, и против театральности, и против ложного пафоса, декламации, и против актерского наигрыша, и против дурных условностей постановки, декораций, и против премьерства, которое портило ансамбль, и против всего строя спектаклей, и против ничтожного репертуара тогдашних театров».

В общем виде такая задача возникает всегда, но надо иметь в виду, что сама эпоха была исключительно театральна: театром увлекались все и даже в большей мере любительством, а некоторые столь основательно, как Савва Иванович Мамонтов и его круг художников, с созданием Русской Частной оперы, или Константин Сергеевич Алексеев из почтенной купеческой семьи, который с отроческих лет только бегал по Москве, а летом по ее окрестностям, в поисках случая принять участие в каком-нибудь спектакле, устроенном любителями, и, надо думать, первые серьезные спектакли, с удивительными декорациями, написанными первоклассными, да просто гениальными художниками, в которых выступил будущий великий актер и режиссер, давались в доме Саввы Мамонтова в Москве или в Абрамцеве (в 25 верстах от Любимовки, имения Алексеевых). И первые спектакли Московского Художественного Общедоступного театра в 1898 году прошли в то время, когда на сцене Частной оперы заблистал Шаляпин с его гением певца и драматического актера. Новая эстетика театра вырабатывалась всей русской жизнью и всеми видами искусства.

«Прежде всего, естественно, надо было создать административный и финансовый механизм сложного театрального аппарата». Здесь, как и с инициативой создания театра, выступил Немирович-Данченко. «Наравне с художественной работой ему пришлось заняться этой скучной, неблагодарной, но чрезвычайно важной частью организующегося дела», пишет Станиславский. Он же выступил «в роли обновителя театра с его литературной стороны».

«Владимир Иванович начал с Чехова, которого он высоко ценил как писателя и любил как друга». Здесь сразу возникли два обстоятельства. После «провала» «Чайки» на премьере на сцене Александринского театра Чехов не хотел и слышать о новой постановке. Немирович-Данченко выбрал трагедию графа А.К.Толстого «Царь Федор» на открытие театра. Но для настоящего успеха необходима новая пьеса, современная по содержанию. Владимир Иванович уверовал, что именно «Чайка» нужна им, и Чехов уступил.

«Но тут перед Владимиром Ивановичем встало новое препятствие: немногие в то время понимали пьесу Чехова, - пишет Станиславский, - которая представляется нам теперь такой простой. Казалось, что она и не сценична, и монотонна, и скучна. В первую очередь Владимир Иванович стал убеждать меня, который, как и другие, после первого прочтения «Чайки» нашел ее странной. Мои тогдашние литературные идеалы продолжали оставаться довольно примитивными. В течение многих вечеров Владимир Иванович объяснял мне прелесть произведения Чехова... Пока В.И.Немирович-Данченко говорил о «Чайке», пьеса мне нравилась. Но лишь только я оставался с книгой и текстом в руках один, я снова скучал. А между тем мне предстояло писать мизансцену и делать планировку, так как в то время я был более других знаком с подобного рода подготовительной режиссерской работой».